Выбор читателей
Популярные статьи
) поставила вопрос о восстановлении утерянной могилы Дмитрия Алексеевича Милютина - великого военного реформатора, похороненного в 1912 году на Новодевичьем кладбище в Москве. Серию публикаций на эту тему в "Родине" и "Российской газете" заметил и поддержал министр культуры Владимир Мединский. А Российское военно-историческое общество перевело вопрос в практическую плоскость, заказав надгробия Дмитрию Милютину и его жене - они прожили вместе 69 лет и умерли почти в один день...
Минувшим летом на Новодевичьем кладбище состоялась торжественная траурная церемония. Кадрами о ней Элла Аграновская завершила документальный фильм "Последний генерал-фельдмаршал", премьера которого состоялась в петербургском доме на Садовой, 4, где жил вплоть до своей отставки военный министр.
Спасибо журналу "Родина", без которого не случилось бы ни возвращения Дмитрия Алексеевича в нашу память, ни этого фильма, - сказала Элла Аграновская на презентации картины.
А московская премьера "Последнего генерал-фельдмаршала" состоится на очередном заседании Исторического клуба "Родины" (фоторепортаж с первого заседания Клуба смотрите в мартовском номере и ).
Дипломная работа
Очередной диплом "Лидер подписки" вручен нашей редакции за победу во Всероссийском конкурсе Ассоциации распространителей печатной продукции. "Родина" лидирует уже четвертое полугодие!
В Президентской библиотеке состоялась видеолекция шеф-редактора журнала "Родина" Игоря Коца и его заместителя, доктора философских наук, историка Семена Экштута о событиях февральской революции. Примечательно, что лекция транслировалась на шесть регионов России. Ее слушателями стали курсанты и преподаватели университета МВД, пользователи библиотек Амурской, Томской, Челябинской областей, а также студенты Удмуртского и Южного федерального университетов (Ростов-на Дону). В этих учреждениях, как и во всех 85 регионах России, есть пункты доступа к Президентской библиотеке.
Журнал "Родина" в таком широком формате презентовал себя впервые.
Игорь Коц представил слушателям последний номер. Он целиком посвящен Февральской революции 1917 года. Один из центральных материалов журнала - беседа с Натальей Дмитриевной Солженицыной. Вдова писателя подробно рассказывает, как Александр Исаевич работал над статьей "Размышления над февральской революцией", как Солженицын пришел к переосмыслению причин и итогов февраля.
Очерк Льва Аннинского посвящен первым жертвам "бескровной" февральской революции, в число которых попал командир легендарной "Авроры" Михаил Никольский. Отдельная статья рассказывает о том, что писали газеты России в феврале 1917 года, как по-разному столичная и провинциальная пресса освещали революционные события.
Семен Экштут в своей лекции "Николай и Александра" представил собственный взгляд на причины февральской революции. По его мнению, ее истоки берут начало задолго до 1917 года, еще в семидесятых годах XIX века. В частности, одной из "точек невозврата" стал декрет о "кухаркиных детях", перекрывший многим талантливым людям возможности воспользоваться социальным лифтом. Через 30 лет это отозвалось революционным брожением. Династический кризис, о котором было не принято говорить в советской истории, личные характерологические особенности императора Николая II, в частности, большая любовь, связывающая его с супругой, нацеленность на приоритет частной жизни тоже послужили причиной, подготовившей отречение царя от престола и последовавших за этим событий.
Последний номер журнала целиком посвящен Февральской революции 1917 года
В заключении встречи всем присутствующим подарили свежий номер "Родины". Редакторат пообещал, что такие встречи, представляющие каждый вновь изданный номер журнала, станут в Президентской библиотеке традицией.
Так называется книга известного эстонского журналиста и кинодокументалиста Эллы АГРАНОВСКОЙ, в которой она рассказала о жизни и судьбе графа Дмитрия МИЛЮТИНА - бывшего военного министра и легендарного реформатора российской армии
Ксения БОРОЗДИНА
Изменить размер текста: A A
Газон на месте погоста
С автором этой книги мы беседовали после ее презентации и демонстрации фильма «Последний генерал-фельдмаршал» в Санкт-Петербурге , которые состоялись в музейном отеле «Особняк военного министра» и Музее А. В. Суворова .
– У книги и фильма одно и то же название. Означает ли это, что фильм, как обычно бывает, был снят по книге?
– Нет, всё происходило одновременно: я писала книгу и в это же время мы с Николаем Шарубиным снимали фильм. Но параллельно развивалась еще одна, самая захватывающая и, считаю, самая важная история.
Три года назад мы снимали фильм «Эстонская миссия русской княгини» – о княгине Елизавете Шаховской. Жена эстляндского губернатора, она возглавила отделение православного братства, трудами которого был основан Пюхтицкий Свято-Успенский женский монастырь, открыты приют, школа и лечебница для бедствующего местного населения. Идею создания фильма одобрил Патриарх Московский и всея Руси Кирилл и благословил проведение съёмок в московском Новодевичьем монастыре: там похоронены родители нашей героини – граф Дмитрий Алексеевич и графиня Наталья Михайловна Милютины . Они прожили вместе 69 лет (последние 30 в своем крымском имении Симеиз) и ушли из жизни почти в один день...
Фамильное захоронение Милютиных нашли легко. Читаем имена на надгробиях: мать, брат и сын великого военного реформатора Дмитрия Милютина. Всё! Там, где, по всей вероятности, стояли надгробия, которые нам предстояло запечатлеть в кадре – зеленый газон. Масла в огонь моего отчаяния подлил Шарубин: «Наверное, ты ошиблась, ну, просто перепутала». Я – ошиблась? Это не игровое историческое кино, где сегодня врут напропалую, это документальный фильм, и сценарий написан на основе архивных материалов! Вот, говорю, читай, «Русские ведомости», 2 февраля 1912 года: «Москва с большою торжественностью проводила вчера к месту последнего упокоения одного из самых выдающихся сынов России …». И далее – подробный маршрут следования похоронной процессии от Курского вокзала, куда из Крыма были доставлены гробы, к Новодевичьему монастырю. Вот «Московские ведомости»: «Весь путь шествия был усеян народом» – замечу, в крепчайший мороз ! Вот, наконец, копия фоторепортажа «Похороны генер.-фельдмаршала графа Д. А. Милютина и его супруги графини Н. М. Милютиной» – девять фотографий, снятых в Ялте , Севастополе , на московских улицах и в Новодевичьем монастыре…
Уже состоялась премьера фильма «Эстонская миссия русской княгини», уже вышла на двух языках, русском и эстонском, моя книга «Миссия», а эта чудовищная история не давала покоя. И я стала писать письма в самые высокие инстанции – все они оставались без ответа.
Чуткие люди жесткого времени
– Но надгробия всё же были восстановлены!
– Да, спустя полтора года, к 200-летию Милютина.
– И на презентации вас назвали героиней.
– Это преувеличение.
– После премьеры вы сказали, что готовы ответить на все вопросы и добавили: «Только не спрашивайте, зачем мне это было нужно. Я не знаю». И все стали аплодировать. Вы действительно не знаете?
– Во всяком случае, не знаю, как это сформулировать. Наверное, моим родителям каким-то непостижимым образом удалось взрастить во мне, со школьных лет чуждой общественной деятельности (да и сейчас не чувствую в ней потребности!), обострённое чувство справедливости. То, что память о Дмитрии Алексеевиче Милютине, которому Россия обязана отменой рекрутчины, телесных наказаний в армии и еще очень и очень многим, не увековечена ни в граните, ни в бронзе, более того, сметено надгробие на его могиле – было несправедливо!
И я рассказывала об этой несправедливости всем, кто был готов меня выслушать. И тем, кто не был готов, рассказывала тоже. Догадываюсь, что они думали, сочувственно кивая. В какой-то момент я и сама почувствовала себя наивной идеалисткой, что, безусловно, непозволительно в моем возрасте. И когда шеф-редактор российского исторического журнала «Родина» Игорь Коц предложил опубликовать мой очерк «Последний приют последнего генерал-фельдмаршала», честно говоря, откликнулась на эту идею без энтузиазма: как журналист с многолетним опытом я хорошо знала силу печатного слова, точнее, ее отсутствие в современных условиях. Но очерк всё же написала, и он был опубликован. Дальше уже действовали коллеги: последовал ряд публикаций в «Родине» и «Российской газете». А решилось всё на встрече министра культуры России, председателя Военно-исторического общества Владимира Мединского с журналистами этих изданий...
И оказалось, что я была не права: печатное слово еще что-то значит, даже в современных условиях. И в наше жесткое время есть люди, которые готовы проникнуться благородной идеей. Надгробий в некрополе Новодевичьего монастыря не было бы по сей день, если бы в эту историю не включился Игорь Коц. Фильм получился бы не таким многослойным, если бы в нём не согласились участвовать доктор философских наук Семён Экштут и петербургский историк Елена Жерихина . Визуальный ряд не был бы таким выразительным, если бы мы не снимали в исторических интерьерах бывшей резиденции Милютина, где сейчас располагается музейный отель «Особняк военного министра». И никто не впустил бы нас туда с камерой, если бы генеральный директор Анна Иванова не понимала, что «Особняк военного министра» занимает особое место в сети отелей, которыми она руководит, и не взялась помогать нам с первого съемочного дня до премьеры.
То, что стало историей, было просто жизнью
– А если я бестактно спрошу, что вам дороже – фильм или книга…
– Я отвечу - с книгой ты один на один и волен распоряжаться сюжетом так, как его чувствуешь. А в кино ты ограничен форматом, но главное – у кино свои законы. Мой соавтор, профессиональный режиссер-оператор Николай Шарубин, безжалостной рукой выбрасывал дорогие моему сердцу эпизоды, приговаривая: «Твои деепричастия никому не интересны». Под деепричастиями он, разумеется, понимал не глагольную форму, а сугубо литературный подход. Поэтому получились две совершенно разные вещи. В фильме «Последний генерал-фельдмаршал» сюжет линейный и следует за биографией нашего героя, а в книге история его жизни преломлена сквозь призму эпохи, на которую эта жизнь пришлась. Ведь прожил он - ни много ни мало - 95 лет! Это огромный пласт времени и событий. В книге очень много героев – жена Дмитрия Алексеевича, шестеро их детей, друзья и недруги, соратники и противники Милютина…
– Вы хотите сказать, что этих персонажей в фильме нет?
– Многие персонажи в фильме обозначены. Но, например, личная жизнь многочисленных членов императорской семьи осталась за кадром. В книге же их истории, порой счастливые, но чаще, увы, печальные, рассказаны подробно. Посыл был простой: то, что впоследствии стало большой историей, на самом деле было продиктовано человеческими судьбами, которые переплелись в абсолютно обыденной жизни. И чтобы читателю было легче разобраться во всех сложных служебных и семейных связях, в конце книги помещен указатель имен, который содержит необходимые сведения об упоминаемых в ней персонажах.
Адрес: Лембиту 8-2 (первый подъезд), тел: (+372) 66-88-900, e-mail: info@kp-books. Цена - 20 евро.
Скидка 20% для подписчиков газеты «Комсомольская правда» в Северной Европе » и членов группы «Русская книга в Эстонии » в Facebook.
25 февраля в 15.00 в Девичьей башне, филиале Таллинского городского музея, состоится творческая встреча с кинодокументалистами Эллой Аграновской и Николаем Шарубиным. В программе: фильм «Эстонская миссия русской княгини».
10 марта в 17.00 в таллинском Центре русской культуры – презентация книги и эстонская премьера фильма «Последний генерал-фельдмаршал». Вход свободный.
Уже во времена Петра I в русской армии было два генерал-фельдмаршала (Ф. А. Головин и де Круа , затем Ф. А. Головин и Б. П. Шереметев , затем Б. П. Шереметев и А. Д. Меншиков , в 1724 году к попавшему в опалу А. Д. Меншикову был назначен второй генерал-фельдмаршал А. И. Репнин) .
При Петре I существовал также чин генерал-фельдмаршал-лейтенант (то есть заместитель генерал-фельдмаршала, выше генерал-аншефа), оно было присвоено только двум принятым на русскую службу иностранцам: Георгу Бенедикту Огильви ( , с на саксонской службе) и Генриху Гольцу ( , в уволен со службы), впоследствии не присваивалось.
Нередко чин присваивался в виде почётной награды иностранным военачальникам, не служившим в русской армии. Среди них такие известные военачальники, как герцог Веллингтон , австрийский фельдмаршал Иоганн Йозеф Радецкий и прусский генерал-фельдмаршал Хельмут фон Мольтке Старший , а также несколько монархов и членов их семей (в Александр II пожаловал фельдмаршальские жезлы четверым Гогенцоллернам).
Из всех российских императоров лишь при Иоанне Антоновиче и при Александре III (Миротворце) фельдмаршальских чинов не присваивалось. По некоторым данным, Александр II сам неофициально носил фельдмаршальские знаки различия (без формального распоряжения о присвоении самому себе такого чина) .
К моменту отмены Табели о рангах в 1917 году в живых был только один русский генерал-фельдмаршал - Никола Петрович Негош (Николай I, король Черногории). Последний генерал-фельдмаршал русской службы Дмитрий Алексеевич Милютин умер в 1912 году .
Список российских генерал-фельдмаршалов , возможно представлены не все имевшие данный чин:
|
|
Пьер так и не успел выбрать себе карьеры в Петербурге и, действительно, был выслан в Москву за буйство. История, которую рассказывали у графа Ростова, была справедлива. Пьер участвовал в связываньи квартального с медведем. Он приехал несколько дней тому назад и остановился, как всегда, в доме своего отца. Хотя он и предполагал, что история его уже известна в Москве, и что дамы, окружающие его отца, всегда недоброжелательные к нему, воспользуются этим случаем, чтобы раздражить графа, он всё таки в день приезда пошел на половину отца. Войдя в гостиную, обычное местопребывание княжен, он поздоровался с дамами, сидевшими за пяльцами и за книгой, которую вслух читала одна из них. Их было три. Старшая, чистоплотная, с длинною талией, строгая девица, та самая, которая выходила к Анне Михайловне, читала; младшие, обе румяные и хорошенькие, отличавшиеся друг от друга только тем, что у одной была родинка над губой, очень красившая ее, шили в пяльцах. Пьер был встречен как мертвец или зачумленный. Старшая княжна прервала чтение и молча посмотрела на него испуганными глазами; младшая, без родинки, приняла точно такое же выражение; самая меньшая, с родинкой, веселого и смешливого характера, нагнулась к пяльцам, чтобы скрыть улыбку, вызванную, вероятно, предстоящею сценой, забавность которой она предвидела. Она притянула вниз шерстинку и нагнулась, будто разбирая узоры и едва удерживаясь от смеха.
– Bonjour, ma cousine, – сказал Пьер. – Vous ne me гесоnnaissez pas? [Здравствуйте, кузина. Вы меня не узнаете?]
– Я слишком хорошо вас узнаю, слишком хорошо.
– Как здоровье графа? Могу я видеть его? – спросил Пьер неловко, как всегда, но не смущаясь.
– Граф страдает и физически и нравственно, и, кажется, вы позаботились о том, чтобы причинить ему побольше нравственных страданий.
– Могу я видеть графа? – повторил Пьер.
– Гм!.. Ежели вы хотите убить его, совсем убить, то можете видеть. Ольга, поди посмотри, готов ли бульон для дяденьки, скоро время, – прибавила она, показывая этим Пьеру, что они заняты и заняты успокоиваньем его отца, тогда как он, очевидно, занят только расстроиванием.
Ольга вышла. Пьер постоял, посмотрел на сестер и, поклонившись, сказал:
– Так я пойду к себе. Когда можно будет, вы мне скажите.
Он вышел, и звонкий, но негромкий смех сестры с родинкой послышался за ним.
На другой день приехал князь Василий и поместился в доме графа. Он призвал к себе Пьера и сказал ему:
– Mon cher, si vous vous conduisez ici, comme a Petersbourg, vous finirez tres mal; c"est tout ce que je vous dis. [Мой милый, если вы будете вести себя здесь, как в Петербурге, вы кончите очень дурно; больше мне нечего вам сказать.] Граф очень, очень болен: тебе совсем не надо его видеть.
С тех пор Пьера не тревожили, и он целый день проводил один наверху, в своей комнате.
В то время как Борис вошел к нему, Пьер ходил по своей комнате, изредка останавливаясь в углах, делая угрожающие жесты к стене, как будто пронзая невидимого врага шпагой, и строго взглядывая сверх очков и затем вновь начиная свою прогулку, проговаривая неясные слова, пожимая плечами и разводя руками.
– L"Angleterre a vecu, [Англии конец,] – проговорил он, нахмуриваясь и указывая на кого то пальцем. – M. Pitt comme traitre a la nation et au droit des gens est condamiene a… [Питт, как изменник нации и народному праву, приговаривается к…] – Он не успел договорить приговора Питту, воображая себя в эту минуту самим Наполеоном и вместе с своим героем уже совершив опасный переезд через Па де Кале и завоевав Лондон, – как увидал входившего к нему молодого, стройного и красивого офицера. Он остановился. Пьер оставил Бориса четырнадцатилетним мальчиком и решительно не помнил его; но, несмотря на то, с свойственною ему быстрою и радушною манерой взял его за руку и дружелюбно улыбнулся.
– Вы меня помните? – спокойно, с приятной улыбкой сказал Борис. – Я с матушкой приехал к графу, но он, кажется, не совсем здоров.
– Да, кажется, нездоров. Его всё тревожат, – отвечал Пьер, стараясь вспомнить, кто этот молодой человек.
Борис чувствовал, что Пьер не узнает его, но не считал нужным называть себя и, не испытывая ни малейшего смущения, смотрел ему прямо в глаза.
– Граф Ростов просил вас нынче приехать к нему обедать, – сказал он после довольно долгого и неловкого для Пьера молчания.
– А! Граф Ростов! – радостно заговорил Пьер. – Так вы его сын, Илья. Я, можете себе представить, в первую минуту не узнал вас. Помните, как мы на Воробьевы горы ездили c m me Jacquot… [мадам Жако…] давно.
– Вы ошибаетесь, – неторопливо, с смелою и несколько насмешливою улыбкой проговорил Борис. – Я Борис, сын княгини Анны Михайловны Друбецкой. Ростова отца зовут Ильей, а сына – Николаем. И я m me Jacquot никакой не знал.
Пьер замахал руками и головой, как будто комары или пчелы напали на него.
– Ах, ну что это! я всё спутал. В Москве столько родных! Вы Борис…да. Ну вот мы с вами и договорились. Ну, что вы думаете о булонской экспедиции? Ведь англичанам плохо придется, ежели только Наполеон переправится через канал? Я думаю, что экспедиция очень возможна. Вилльнев бы не оплошал!
Борис ничего не знал о булонской экспедиции, он не читал газет и о Вилльневе в первый раз слышал.
– Мы здесь в Москве больше заняты обедами и сплетнями, чем политикой, – сказал он своим спокойным, насмешливым тоном. – Я ничего про это не знаю и не думаю. Москва занята сплетнями больше всего, – продолжал он. – Теперь говорят про вас и про графа.
Пьер улыбнулся своей доброю улыбкой, как будто боясь за своего собеседника, как бы он не сказал чего нибудь такого, в чем стал бы раскаиваться. Но Борис говорил отчетливо, ясно и сухо, прямо глядя в глаза Пьеру.
– Москве больше делать нечего, как сплетничать, – продолжал он. – Все заняты тем, кому оставит граф свое состояние, хотя, может быть, он переживет всех нас, чего я от души желаю…
– Да, это всё очень тяжело, – подхватил Пьер, – очень тяжело. – Пьер всё боялся, что этот офицер нечаянно вдастся в неловкий для самого себя разговор.
– А вам должно казаться, – говорил Борис, слегка краснея, но не изменяя голоса и позы, – вам должно казаться, что все заняты только тем, чтобы получить что нибудь от богача.
«Так и есть», подумал Пьер.
– А я именно хочу сказать вам, чтоб избежать недоразумений, что вы очень ошибетесь, ежели причтете меня и мою мать к числу этих людей. Мы очень бедны, но я, по крайней мере, за себя говорю: именно потому, что отец ваш богат, я не считаю себя его родственником, и ни я, ни мать никогда ничего не будем просить и не примем от него.
Пьер долго не мог понять, но когда понял, вскочил с дивана, ухватил Бориса за руку снизу с свойственною ему быстротой и неловкостью и, раскрасневшись гораздо более, чем Борис, начал говорить с смешанным чувством стыда и досады.
– Вот это странно! Я разве… да и кто ж мог думать… Я очень знаю…
Но Борис опять перебил его:
– Я рад, что высказал всё. Может быть, вам неприятно, вы меня извините, – сказал он, успокоивая Пьера, вместо того чтоб быть успокоиваемым им, – но я надеюсь, что не оскорбил вас. Я имею правило говорить всё прямо… Как же мне передать? Вы приедете обедать к Ростовым?
Появилось в Священной Римской империи . Позже оно начало использоваться в других германских государствах (Саксонии, Баварии, Брауншвейге), а также в Швеции, Нидерландах, Великобритании (с 1736 года). С середины XVIII века императорский фельдмаршал стал именоваться австрийским (с 1867 года - австро-венгерским).
Звание (чин) фельдмаршала и звания (чины), приравненные к нему (мушир, англ. mushir , воевода (Сербия), генерал-капитан, фарик, англ. fariq ), имеется в:
Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
Отец тоже строил в Лысых Горах и думал, что это его место, его земля, его воздух, его мужики; а пришел Наполеон и, не зная об его существовании, как щепку с дороги, столкнул его, и развалились его Лысые Горы и вся его жизнь. А княжна Марья говорит, что это испытание, посланное свыше. Для чего же испытание, когда его уже нет и не будет? никогда больше не будет! Его нет! Так кому же это испытание? Отечество, погибель Москвы! А завтра меня убьет – и не француз даже, а свой, как вчера разрядил солдат ружье около моего уха, и придут французы, возьмут меня за ноги и за голову и швырнут в яму, чтоб я не вонял им под носом, и сложатся новые условия жизни, которые будут также привычны для других, и я не буду знать про них, и меня не будет».
Он поглядел на полосу берез с их неподвижной желтизной, зеленью и белой корой, блестящих на солнце. «Умереть, чтобы меня убили завтра, чтобы меня не было… чтобы все это было, а меня бы не было». Он живо представил себе отсутствие себя в этой жизни. И эти березы с их светом и тенью, и эти курчавые облака, и этот дым костров – все вокруг преобразилось для него и показалось чем то страшным и угрожающим. Мороз пробежал по его спине. Быстро встав, он вышел из сарая и стал ходить.
За сараем послышались голоса.
– Кто там? – окликнул князь Андрей.
Красноносый капитан Тимохин, бывший ротный командир Долохова, теперь, за убылью офицеров, батальонный командир, робко вошел в сарай. За ним вошли адъютант и казначей полка.
Князь Андрей поспешно встал, выслушал то, что по службе имели передать ему офицеры, передал им еще некоторые приказания и сбирался отпустить их, когда из за сарая послышался знакомый, пришепетывающий голос.
– Que diable! [Черт возьми!] – сказал голос человека, стукнувшегося обо что то.
Князь Андрей, выглянув из сарая, увидал подходящего к нему Пьера, который споткнулся на лежавшую жердь и чуть не упал. Князю Андрею вообще неприятно было видеть людей из своего мира, в особенности же Пьера, который напоминал ему все те тяжелые минуты, которые он пережил в последний приезд в Москву.
– А, вот как! – сказал он. – Какими судьбами? Вот не ждал.
В то время как он говорил это, в глазах его и выражении всего лица было больше чем сухость – была враждебность, которую тотчас же заметил Пьер. Он подходил к сараю в самом оживленном состоянии духа, но, увидав выражение лица князя Андрея, он почувствовал себя стесненным и неловким.
– Я приехал… так… знаете… приехал… мне интересно, – сказал Пьер, уже столько раз в этот день бессмысленно повторявший это слово «интересно». – Я хотел видеть сражение.
– Да, да, а братья масоны что говорят о войне? Как предотвратить ее? – сказал князь Андрей насмешливо. – Ну что Москва? Что мои? Приехали ли наконец в Москву? – спросил он серьезно.
– Приехали. Жюли Друбецкая говорила мне. Я поехал к ним и не застал. Они уехали в подмосковную.
Офицеры хотели откланяться, но князь Андрей, как будто не желая оставаться с глазу на глаз с своим другом, предложил им посидеть и напиться чаю. Подали скамейки и чай. Офицеры не без удивления смотрели на толстую, громадную фигуру Пьера и слушали его рассказы о Москве и о расположении наших войск, которые ему удалось объездить. Князь Андрей молчал, и лицо его так было неприятно, что Пьер обращался более к добродушному батальонному командиру Тимохину, чем к Болконскому.
Статьи по теме: | |
Гадание на воске – правила, значение фигур
В статье собраны только лучшие из толкований и значения фигур для... Новолуние 8. Всё о новолунии. Здоровье и красота
Наблюдая за движением Луны можно заметить, что спутник нашей планеты в... Генерал-фельдмаршалы России Первый российский фельдмаршал он отличался тем что
Портреты высших чинов Российской империи. Генерал-фельдмаршалы. ПОРТРЕТ... |