В трудные времена из народа вылезает всё говно. Миллионеры блокадного Ленинграда

Оригинал взят у amarok_man в Миллионеры блокадного Ленинграда

22 июня 1941 года тысячи ленинградцев выстроились в очереди возле военкоматов. Но были и другие — те, кто поспешил к продуктовым магазинам. Они запасались сахаром, консервами, мукой, салом, растительным маслом. Но не для того, чтобы прокормиться, а для того, чтобы потом продать все эти запасы или обменять их на золото и драгоценности. За буханку хлеба или банку сгущенного молока спекулянты заламывали астрономические суммы. Горожане считали их едва ли не самыми страшными из преступников, действовавших в Ленинграде в дни блокады.

Сценарий лета 1941-го
Руководители Ленинграда в первые дни войны были уверены в том, что враг никогда не подойдет к стенам города. К сожалению, события начали развиваться по другому сценарию.

В первый же день блокады, 8 сентября 1941 года, запылали Бадаевские склады, город остался без сахара и множества других продуктов. А карточную систему в Ленинграде ввели только 18 июля, когда фашисты стояли уже под Лугой.

Тем временем ушлые работники торговли, спекулянты и прочий дальновидный народ уже набивали свои кладовые всем, чем только можно было поживиться и что потом могло принести доход.

Руководящий состав Ленинградской милиции в период блокады. Сидят (слева на право):
Е.С.Грушко, И.А.Аверьянов, М.П.Назаров. Стоят (слева на право): А.С.Дрязгов, П.В. Петровский. 1942 г.

Уже 24 июня, на третий день войны, сотрудники ОБХСС за держали сестер Антиповых. Одна из них натаскала домой больше центнера муки и сахара, десятки банок консервов, сливочное масло — словом, все, что можно было унести из столовой, где она работала шеф-поваром. Ну а вторая притащила домой чуть ли не весь галантерейный магазин, которым заведовала.

По мере того как ухудшалось снабжение города продовольствием, набирал обороты черный рынок, цены росли ежедневно.

Сотрудники аппарата БХСС и других служб милиции выявляли тех, кто требовал за продукты ювелирные изделия, бриллианты, антикварные вещи и валюту. Результаты обысков удивляли даже видавших виды оперативников.

Работники ленинградской милиции отрабатывают приемы метания гранат. 1941 г.

Нередко у спекулянтов вместе с ценностями и большими запасами продуктов изымались списки с фамилиями и адресами коммунистов и комсомольцев, членов семей офицеров и бойцов Красной армии. Так что видеть в спекулянтах только людей, которые умеют делать деньги и неинтересуются политикой, — ошибка. Война и блокада это убедительно доказали.

В ожидании «нового порядка»

Спекулянты стремились запастись именно золотом и другими ценностями — на тот случай, если в город придут фашисты и установят «новый порядок». Таких людей было немного, и рассматривать их как пятую колонну фашистов нельзя. Но горя они принесли немало. Типичным в этом плане было дело некоего Рукшина и его сообщников.

Сам Рукшин попал в поле зрения сотрудников ОБХСС еще до войны. Очень уж он на мозолил глаза, толкаясь возле скупочных пунктов «Торгсина» и «Ювелирторга». Незадолго до войны Рукшин был взят с поличным, осужден и находился в колонии. Но на свободе оставались его сообщники.

Особое внимание привлек некий Рубинштейн — оценщик одной из скупок «Ювелирторга». Он умышленно занижал стоимость ювелирных изделий, приносимых на комиссию, в несколько раз, затем сам же их покупал и тут же перепродавал — либо спекулянтам, либо через подставных лиц в ту же скупку или «Торгсин».

Активными помощниками Рубинштейна были Машковцев, Дейч и его сестра Фаина, жена Рукшина. Самому старому члену шайки было 54 года, самому молодому — 34. Все они были выходцами из богатых семей ювелиров. Несмотря на все бури, что пронеслись над страной, эти люди сумели не только сберечь, но даже приумножить свои богатства.

В 1940 году Машковцев оказался по делам службы в Ташкенте. И там он нашел золотое дно — подпольную черную биржу, где можно было купить золотые монеты и другие ценности. Навар от перепродажи купленных в Ташкенте ценностей был такой, что Машковцев бросил работу и полностью переключился на перепродажу золота.

Изделия из драгоценных металлов, изъятые сотрудниками МВД у преступников в блокадном Ленинграде

Под стать Машковцеву были брат и сестра Дейчи. Во время НЭПа они держали несколько магазинов. Тогда же Фаина Дейч вышла замуж за Рукшина, Торговали они умело, а вырученные деньги превращали в золотые монеты и другие ценности. Свою коммерцию супруги продолжали и после ликвидации НЭПа. Сколоченная шайка строго соблюдала правила конспирации. Обходились без расписок, а все разговоры по телефону велись в иносказательной форме.

Цинизм этих людей не знал границ. Хотя на допросах они топили друг друга, но каждый задавал следователям один и тот же вопрос: вернут ли им изъятые ценности? А изъято было немало: три килограмма золота в слитках, 15 кулонов и браслетов из платины и золота, 5415 рублей в золотых монетах, 60 килограммов изделий из серебра, почти 50000 рублей наличными деньгами и... 24 килограмма сахара, консервы. И это был август 41-го!

8 сентября 1941 года замкнулось кольцо вражеской блокады. Опустели полки магазинов, росли очереди за хлебом, остановился городской транспорт, отключили телефоны, дома остались без электроэнергии. Ленинград погрузился во мрак. 20 ноября 1941 года иждивенцы стали получать 125 блокадных граммов.

Продукты на вес золота
В городе росло количество преступлений. Все чаще в милицейских сводках мелькала информация о кражах «на рывок» (у людей вырывали сумки с хлебным пайком), об убийствах из-за продуктовых карточек, о грабежах пустых квартир, хозяева которых ушли на фронт или уехали в эвакуацию. Заработал черный рынок.

Жители города у ларька с товарами, 1943 год.

Продукты в прямом смысле слова стоили на вес золота. За золотые монеты, украшения с бриллиантами можно было выменять кусок сливочного масла, стакан сахара или манки. При этом надо было смотреть в четыре глаза, чтобы тебя не обманули. Нередко в консервных банках находили обычный песок или приготовленные из человечины фрикадельки. Бутылки с натуральной олифой, которую делали на подсолнечном масле, заворачивали в несколько слоев бумаги, потому что олифа была лишь сверху, а вниз наливали обычную воду. В заводских столовых одни продукты подменяли другими, более дешевыми, а появившиеся излишки снова шли на черный рынок.

Типичным в этом плане было дело спекулянта Далевского, заведовавшего небольшим продуктовым ларьком. Вступив в сговор с коллегами из других торговых точек, он превратил свой ларек в место перекачки продуктов.

Деньги и изделия из драгоценных металлов, изъятые сотрудниками

Далевский отправлялся на одну из толкучек, где присматривал покупателя на свои продукты. Затем следовал визит к покупателю. Торговаться Далевский умел. Его комната в коммуналке постепенно превращалась в антикварную лавочку. На стенах висели картины, шкафы были набиты дорогим хрусталем и фарфором, а в тайниках лежали золотые монеты, драгоценные камни, ордена.

Оперативники ОБХСС и уголовного розыска быстро взяли Далевского под наблюдение и выяснили, что его особенно интересуют люди, имеющие доллары и фунты стерлингов. Все началось с обычной ревизии в ларьке. Естественно, у Далев ского все было в ажуре — копейка в копейку, никаких излишков...

Далевский не испугался, считая, что это просто плановая проверка, и продолжал работать по сложившейся схеме. Вскоре в его ларьке накопился запас — более центнера продуктов. И вот тут нагрянули сотрудники ОБХСС. Дать какие-то объяснения Далевский не смог. Пришлось сознаваться...

Только изъятые монеты и ювелирные изделия потянули по государственным ценам на сумму боле 300 000 рублей. Почти во столько же были оценены хрусталь, фарфор и картины. О продуктах говорить не стоит — зимой 42-го им в блокадном Ленинграде цены не было.

Фальшивые карточки
Особое внимание сотрудники милиции уделяли работе карточных бюро. И надо сказать, что в самые трудные дни блокады они работали безупречно. Сюда направляли самых проверенных людей. Однако к карточкам нет-нет да и прорывались нечистоплотные дельцы. Именно такой оказалась заведующая карточным бюро Смольнинского района некая Широкова. Приписывая «мертвые души» и фиктивно уничтожая карточки ленинградцев, уехавших в эвакуацию, эта дамочка сколотила приличный капиталец. При обыске у нее изъяли без малого 100 000 рублей наличными.

К чести ленинградских печатников, которые изготовляли карточки, нужно сказать: ни один комплект из цеха не ушел налево, ни один сотрудник даже не попытался сунуть в карман комплект карточек, хотя у многих родственники умерли с голода. И все же...

Предприимчивые люди карточки печатали. Именно так поступали Зенкевич и Заломаев. Они имели бронь, поскольку работали на заводе, где изготовлялась продукция для фронта. Познакомившись с уборщицей цеха, где печатались карточки, Зенкевич и Заломаев уговорили ее приносить отработанные литеры и обрезки бумаги.

Типография заработала. Появились карточки, но их нужно было отоваривать. Для этого требовалось установить надежные контакты с работниками торговли. Вскоре Зенкевичу и Заломаеву удалось найти нужных людей.

Подпольная типография просуществовала три месяца. В руки расторопных дельцов перекочевали четыре тонны хлеба, более 800 килограммов мяса, центнер сахара, десятки килограммов круп, макарон, 200 банок консервов... Не забыли Зенкевич и Заломаев и о водке. По своим фальшивкам они смогли получить около 600 бутылок и сотни пачек папирос...

И снова изымались у жуликов золотые монеты, украшения, норковые и котиковые манто.

Всего за время блокады сотрудники аппарата БХСС ликвидировали, по самым осторожным подсчетам, не менее десятка подпольных типографий. Фальшивомонетчиками были, как правило, люди, знавшие типографское дело, имеющие художественную подготовку и крепкие связи среди торговых работников. Без них вся работа по печатанию фальшивок теряла смысл.

Правда, не обошлось без исключений. Летом 1943 года сотрудниками ОБХСС был арестован некий Холодков, активно торговавший на толкучках саха ром, крупами и прочим дефицитом. Взяв Холодкова под наблюдение, оперативники быстро вы яснили, что он еще летом 41-го эвакуировался из Ленинграда, добрался аж до Уфы, где и за нялся карточным бизнесом. Местные сотрудники милиции прихватили уфимских торгашей, что называется, на горячем, но Холодков смог сделать себе документы и вернулся в Ленинград.

Обосновался он не в самом городе, а на станции Пелла, где снял полдома у каких-то далеких родичей. И хотя художником Холодков не был, карточки он делал хорошие. Увидев их, директор одной из булочных Володарского (Невского) района тут же взялся их отваривать. В карман жуликов потекли крупные суммы денег, золото, столовое серебро...

Ну а затем — приговор военного трибунала. Судили эту публику без пощады.

Афганский рис с Мальцевского рынка
Самым необычным делом для ленинградской милиции стало дело некоего Каждана и его сообщников. Нити этой истории протянулись от берегов Невы до Афганистана.

Каждан был снабженцем восстановительного поезда №301 и по долгу службы часто выезжал в Ташкент, где находилась основная база снабжения. Ездил он туда в персональном — правда, товарном — вагоне и стоял под погрузкой порою по два-три дня, так как в первую очередь тогда грузили воинские эшелоны. Во время одного из таких перерывов Каждан и познакомился с неким Бурлакой — сотрудником внешнеторговой фирмы, закупавшей продовольствие в Афганистане.

Вещи, продовольствие и изделия из драгоценных металлов, изъятые сотрудниками
уголовного розыска у преступников в блокадном Ленинграде

Рис из Афганистана шел тысячами мешков, и Бурлака сумел договориться, чтобы в каждую партию закладывали несколько лишних мешков для него лично. Затем рис продавался на среднеазиатских базарах — как правило, по стакану и по соответствующей цене.

Бурлака и Каждан встретились, судя по всему, в коммерческой чайхане случайно, но поняли друг друга с полуслова. По скольку у каждого из них в распоряжении имелся целый товарный вагон, им не составляло труда спрятать там несколько мешков риса и сухофруктов. Навар от поездок в Ташкент для Каждана и его сообщников исчислялся шести значными цифрами.

На Мальцевском рынке было небольшое фотоателье, в котором трудился расторопный паренек Яша Финкель. Но он не только проявлял пленки и печатал фотографии. В небольшом тайничке Финкель хранил рис и другие продукты, доставленные из Ташкента, распределял их между реализаторами, принимал от них деньги и сам отчитывался перед Кажданом. Собственно, с Яшиного фотоателье и начала раскручиваться цепочка.

Зачастившие в фотоателье дамы и мужчины привлекли внимание оперативников. В их руки стал все чаще попадать чистый белый рис, который изымали у спекулянтов. Такой рис ленинградцы по карточкам не получали.

Установили, что рис этот — афганский, до войны его поставляли только для ресторанов Интуриста через Ташкент. Быстро выяснили, какие организации имеют связи с Ташкентом, кто посылает туда в командировку своих сотрудников. Все сошлось на фигуре Каждана.

Обыск трехкомнатной квартиры на улице Ракова, 10 занял двое суток. Собственно, это была даже не квартира, а антикварный магазин. Дорогие картины, поповский и кузнецовский фарфор, хрусталь дорогих сортов, отделанный серебром...

Продовольствие и изделия из драгоценных металлов, изъятые
сотрудниками уголовного розыска у преступников в блокадном Ленинграде.

Внимание оперативников привлекала детская кроватка. Ребенок спал на двух матрасах. В нижнем оказались зашиты без малого 700000 рублей и 360000 американских долларов наличными. Из цветочных горшков, из-под плинтусов вынимали украшения из золота и платины,золотые монеты и слитки.

Не менее интересными были результаты обысков у сообщников Каждана — Фагина, Гринштейна, Гутника. Сотни тысяч рублей, изделия из золота, столовое серебро. Всего у Каждана и шести его сообщников было изъято 1,5 миллиона рублей наличными, 3,5 килограмма изделий из золота, 30 штук золотых часов и другие ценности на общую сумму 4 миллиона рублей. Для сравнения: в 1943 году стоимость истребителя Як-3 или танка Т-34 составляла 100 000 рублей.

За 900 дней блокады сотрудники аппарата БХСС изъяли у спекулянтов: 23317736 рублей наличными, 4 081 600 рублей в облигациях госзайма, золотых монет на общую сумму 73 420 рублей, золотых изделий и золота в слитках — 1255

килограммов, золотых часов — 3284 штуки. По линии ОБХСС к уголовной ответственности было привлечено 14545 человек.

Оригинал взят у

Деньги как таковые почти ничего не стоили. Купить хлеб на рынке Ленинграда описываемого периода за рубли было практически невозможно. Около двух третей переживших блокаду ленинградцев указали в специальных анкетах, что источником питания, за счет которого они выжили, были продукты, выменянные на рынке на вещи.

Свидетельства очевидцев позволяет составить впечатление о рынках в осажденном городе: «Сам рынок закрыт. Торговля идет вдоль Кузнечного переулка, от Марата до Владимирской площади и дальше по Большой Московской… Взад и вперед ходят людские скелеты, замотанные невесть во что, в свисающих с них разномастных одеждах. Они вынесли сюда все, что могли, с одним желанием – обменять на еду ».

Впечатлениями от Сенного рынка, которые вызывают оторопь, делится одна из блокадниц: «Сенной рынок очень отличался от маленького базара на Владимирской. И не только своею величиной: он расположен на большой площади, со снегом, затоптанным и утрамбованным многими ногами. Отличался он и толпою, совсем не похожею на дистрофическую медлительную кучку ленинградцев с дорогими мелочами в руках, никому не нужными во время голода - хлеба за них не давали. Здесь бросались в глаза теперь такой невиданный «деловой дух» и большое количество плотных, тепло одетых людей, с быстрыми глазами, быстрыми движениями, громкими голосами. Когда они говорили, у них изо рта шел пар, как в мирное время! У дистрофиков был такой прозрачный, незаметный ».

А. А. Дарова пишет в своих воспоминаниях: «Крытый Сенной рынок не мог вместить в себя всех торгующих и меняющих, покупающих и просто «желающих», и голодные устроили свой, «голодный» рынок прямо на площади. Это была не торговля 20-века, а примитивный, как на заре человечества, обмен товаров и продуктов. Измученные голодом и болезнями, оглушенные бомбардировками люди приспосабливали к своей отупевшей психике все человеческие взаимоотношения, и прежде всего торговлю, в ее допустимой советской властью и недопустимой в блокаду мере ».

Блокадная зима загнала на Сенной «голодный» рынок не только толпы умирающих и циничных сытых торговцев, но и массу криминальных элементов и просто отъявленных бандитов со всей округи. Это нередко выливалось в жизненные трагедии, когда люди теряли все от руки грабителей, а порой и лишались жизни.

Многочисленные свидетельства очевидцев позволяют сделать одно очень важное наблюдение – под понятиями «продавец» и «покупатель» часто подразумевают одних и тех же участников торговли. В связи с этим один из ленинградцев вспоминает:

«Покупатели – те, кто менял часть своего сахарного пайка на масло или мясо, другие за хлеб тщетно разыскивали рис для больного близкого, умирающего от голода, чтобы рисовым отваром, действующим чудодейственно, остановить новую болезнь – голодный понос».

Б.М. Михайлов пишет обратное: «Покупатели другие. Они мордастые, воровато зыркают по сторонам и держат руки за пазухой – там хлеб или сахар, а может быть, кусок мяса. Мяса мне нельзя покупать – не человечина ли? Я подхожу к «покупателю».
- Продай! – то ли спрашиваю, то ли умоляю его.
- А у тебя что?
Я торопливо раскрываю перед ним все свои «богатства». Он брезгливо копается в пакетиках.
- Часы есть?
- Нет.
- А золото? – «Хлеб» отворачивается и уходит».

Подавляющим большинством участников сделок на блокадных рынках были горожане, которые получали иждивенческие пайки, не дающие шанса на выживание. Но приходили за дополнительным источником питания и военные, рабочие с достаточно серьезными нормами питания, которые, однако, позволяли лишь поддерживать жизнь. Конечно, желающих утолить жгучий голод или спасти близких от смертельной дистрофии было значительно больше обладателей продуктов питания. Это вызвало появление спекулянтов разных мастей, которые просто захватили город. Очевидцы творившегося беспредела пишут:

«Обыкновенные люди вдруг обнаружили, что у них мало общего с торговцами, возникшими вдруг на Сенной площади. Какие-то персонажи - прямо со страниц произведений Достоевского или Куприна. Грабители, воры, убийцы, члены бандитских шаек бродили по ленинградским улицам и, казалось, приобретали большую власть, когда наступала ночь. Людоеды и их пособники. Толстые, скользкие, с неумолимо стальным взглядом, расчетливые. Самые жуткие личности этих дней, мужчины и женщины». Но и им приходилось проявлять осторожность в своих торговых действиях, когда в руках была буханка хлеба – неимоверная ценность тех дней. «На рынке обычно продавался хлеб, иногда целыми булками. Но продавцы вынимали его с оглядкой, булку держали крепко и прятали под пальто. Они боялись не милиции, они отчаянно боялись воров и голодных бандитов, способных в любой момент вынуть финский нож или просто ударить по голове, отобрать хлеб и убежать.»

Следующими участниками безжалостного процесса продажи жизней были военнослужащие, являющиеся самыми желанными торговыми партнерами на рынках Ленинграда. Обычно они были самыми обеспеченными и платежеспособными, однако с опаской появлялись на рынках, так как это строго каралось начальством.

Военный корреспондент П. Н. Лукницкий в этой связи привел эпизод: «На улицах все чаще моего плеча касаются женщины: «Товарищ военный, вино вам не нужно?» И на короткое: «Нет!» - робкое оправдание: «Я думала не хлеб променять, грамм бы хоть двести, триста…» Другой блокадник описывает случай, когда его отец, вернувшись с фронта, вынужден был надеть штатское, чтобы обменять консервы и концентраты его пайка на водку.

Ужасными были персонажи, которых ленинградцы относили к людоедам и продавцам человечины. «На Сенном рынке люди шли сквозь толпу, как во сне. Бледные, как призраки, худые, как тени… Лишь иногда появлялись вдруг мужчина или женщина с лицом полным, румяным, каким-то мягким и одновременно жестким. Толпа вздрагивала с отвращением. Говорили, что это людоеды». Об этом страшном времени рождались страшные воспоминания:

«На Сенной площади продавали котлеты. Продавцы говорили, что это конина. Но я уже много времени не видел в городе не только лошадей, но и кошек. Давно не летали над городом птицы ».

Е.И. Иринархова пишет: «На Сенной площади следили: не торгуют ли подозрительными котлетами или чем-то другим. Такой товар изымали, а продавцов уводили ».

И.А. Фисенко описывает случай, как не смогла утолить голод бульоном, имевшим специфический запах и сладковатый вкус – отец вылил полную кастрюлю в помойку. Мать девочки по незнанию выменяла кусок человеческого мяса на обручальное кольцо. Разные источники приводят разные данные о количестве людоедов в блокадном Ленинграде, но, по подсчетам органов внутренних дел, только 0,4% преступников признались в страшном промысле. Один из них рассказал, как они с отцом убивали спящих, свежевали трупы, мясо засаливали и обменивали на продукты. А порой и сами употребляли в пищу.

Острое расслоение жителей города по уровню жизни вызывало жгучую ненависть к обладателям незаконно нажитых продуктов. Пережившие блокаду пишут: «Имея мешок крупы или муки, можно стать обеспеченным человеком. И подобная сволочь в изобилии расплодилась в вымирающем городе». «Уезжают многие. Эвакуация – тоже прибежище спекулянтов: за вывоз на машине – 3000 рублей с головы, на самолете – 6000 рублей. Зарабатывают гробовщики, зарабатывают шакалы. Спекулянты и блатмейстеры представляются мне не иначе как трупными мухами. Какая мерзость!»

Сотрудник завода им. Сталина Б.А. Белов фиксирует в своем дневнике:

«Люди ходят как тени, одни опухшие от голода, другие – ожиревшие от воровства из чужих желудков. У одним остались глаза, кожа да кости и несколько дней жизни, у других появились целые меблированные квартиры, и платяные шкафы полны одеждой. Кому война – кому нажива. Эта поговорка нынче в моде. Одни ходят на рынок купить двести грамм хлеба или выменять еду на последнее трико, другие навещают комиссионные магазины, оттуда выходят с фарфоровыми вазами, сервизами, с мехами – думают долго прожить. Одни обтрепались, износились, обветшали, как платьем, так и телом, другие лоснятся жиром и щеголяют шелковыми тряпками. »

Продолжение следует…

Источники:
— Михайлов Б. М. На дне блокады и войны.
— Даров А. А. Блокада.
— Солсбери Г. 900 дней. Блокада Ленинграда.
— Лукницкий П. Н. Ленинград действует… Фронтовой дневник (22 июня 1941 г. – март 1942 г.).
— Дети и блокада. Воспоминания, фрагменты дневников, свидетельства очевидцев, документальные материалы.
— Пянкевич В. Л. «Одни умирают с голоду, другие наживаются, отнимая у первых последние крохи»: участники рыночной торговли в блокадном Ленинграде // Труды исторического факультета Санкт-Петербургского университета, 2012.

Справедливое возмущение у ленинградцев вызывали прежде всего те, кто откровенно наживался на трагедии города.

«Как омерзительны эти сытые, пышно-белые «талонщицы», вырезающие в столовых и магазинах карточные талоны у голодающих людей и ворующие у них хлеб и продукты. Это делается просто: «по ошибке» вырезают больше положенного, а голодный человек обнаруживает это только дома, когда никому уже ничего доказать нельзя», - делится своими впечатлениями о несправедливости со своим дневником блокадница А. Г. Берман в сентябре 1942 года.

«В очереди, у прилавка все жадными глазами следят за хлебом и за стрелкой, чтобы не обвесили. И часто пререкаются, и ругаются жалобными тонкими голосами с продавщицами, которые им грубо отвечают, и, сытые, презирают эту голодную, жадную и беспомощную толпу».

Цены, которые были взвинчены на черном продуктовом рынке, просто поражают воображение: в апреле 1942 года килограмм сливочного масла может достигать у спекулянтов цены в 1800 рублей! В дневниках блокадники фиксируют особое отвращение к тому, что такие продукты - явно ворованные. Масштабы воровства, по мнению очевидцев, превышают все разумные пределы и элементарную человечность. Вот что пишет ленинградец А. А. Белов:

«С кем не беседуешь, от всех слышишь, что последний кусок хлеба, и тот полностью не получить. Воруют у детей, у калек, у больных, у рабочих, у жителей. Те, кто работает в столовой, в магазинах, или на хлебозаводе, сегодня являются своеобразными буржуа. Мало того, что она сама сыта, она ещё скупает одежду и вещи. Сейчас поварской колпак имеет такое же магическое действие, как корона во время царизма».

Пожалуй, один из самых резонансных снимков периода блокады Ленинграда.

В Ленинграде было такое явление, как столовые усиленного питания. Особенно контрастировали с окружающей мрачной и тягостной действительностью работники таких учреждений. Художник И. А. Владимиров пишет по этому поводу:

«Опрятные и чисто одетые официантки расторопно разносят подносы с кушаньями и стаканы шоколада или чая. За порядком наблюдают «распорядительницы». Это живые и весьма убедительные доказательства, какую пользу здоровью приносит человеку «усиленное питание» в «фабрике-кухне».

В самом деле, все официантки и, конечно, больше всего «начальство», служат примерами счастливой, сытой жизни в наше голодное время. Лица румяные, щеки, губы налитые, а масляные глазки и полнота форм упитанных фигур очень убедительно свидетельствуют, что эти служащие не теряют своих килограммов веса тела, а значительно приобретают вес.

«Вот где доноров надо поискать», - сказал мне военный врач, сидевший рядом за столом. Я, конечно, чувствовал, что ни одна разъевшаяся округлившаяся официантка ни отдаст ни капли своей крови, но промолчал и заметил только: «Едва ли это удастся». Через несколько дней я за ужином снова встретился с врачом и спросил о донорстве.
- Вы не поверите, сколько оскорбительных ответов я наслушался. Они, не стесняясь, крыли меня самыми гадкими площадными выражениями вроде: «Ишь ты, такой-сякой! Хочешь за деньги за нашу кровь взять! Нет, не надо твоих денег! Я свою нажитую кровь ни одному чёрту не отдам!»

Ученый-востоковед А. Н. Болдырев поздней осенью 1943 года пишет:

«Был на том же офицерском флотском собрании. Опять не состоялась лекция из-за полного отсутствия слушателей, опять накормили меня маленьким, но изысканным холодным ужином. Снова поражался теплу, обилию света, странному безлюдию при насыщенности обслуживающим людом (очень много жирнейших расфуфыренных девушек)».

Примечательно, что Управление НКВД Ленинграда и области пристально следило за настроениями горожан касательно многочисленных спекулянтов. Так, в своих сводках к концу 1942 года они упоминали об участившихся недовольных высказываниях о работе столовых и магазинов, из которых продукты тащили на черный рынок. Все чаще стали ходить слухи о массовых спекуляциях и обмене ворованных продуктов на ценные вещи. В исторических источниках представлены выдержки из писем, многие из которых были отправлены в правоохранительные органы Ленинграда: «Паек нам полагается хороший, но дело в том, что в столовой крадут много» или «Есть люди, которые голода не ощущали и сейчас с жиру бесятся. Посмотрите на продавщицу любого магазина, на руке у нее часы золотые. На другой браслет, золотые кольца. Каждая кухарка, работающая в столовой, имеет теперь золото».

Спекулянты и конфискованные ценности, которые были получены за продукты.

В среднем осенью 1942 года за десять дней органы НКВД фиксировали примерно 1 сообщение на 70 жителей города – недовольство в массах росло. В это же время руководство НКВД информировало руководство Советского Союза о том, что «основной контингент арестованных за спекуляцию и хищение социалистической собственности составляют служащие торгово-снабженческих организаций (торговая сеть, склады, базы, столовые). Главным объектом хищений и спекуляций являются продукты питания и другие нормированные дефицитные товары».

Рыночные отношения блокадного города создали особые отношения «продавец - покупатель». Женщины как самый главный источник ворованных продуктов требовали в обмен за еду соответствующие товары. Супруга Дмитрия Сергеевича Лихачева вспоминает:

«В. Л. Комарович советовал менять прежде всего женские вещи. Я пошла на Сытный рынок, где была барахолка. Взяла свои платья. Голубое крепдешиновое я променяла на один килограмм хлеба. Это было плохо, а вот серое платье променяла на килограмм 200 грамм дуранды. Это было лучше».

Сам Дмитрий Лихачев пишет:

«Комарович сказал: «Жура наконец поняла, какое положение: она разрешила променять свои модельные туфли».

Жура – это его дочь, она училась в Театральном институте. Модные женские вещи – единственное, что можно было обменять: продукты были только у подавальщиц, продавщиц, поварих.

Со временем спекулянты уяснили, что можно наведываться в квартиры к ленинградцам в надежде на выгодный обмен. Многие блокадники уже не могли выходить на улицу и получали скудное питание от близких родственников, которые в столовых отоваривали карточки иждивенцев. А те, кто мог ходить, все ценное уже успели выменять на крохи продуктов.

Вспоминает литературовед Д. Молдавский:

«Однажды в нашей квартире появился некий спекулянт – розовощекий, с великолепными широко поставленными голубыми глазами. Он взял какие-то материнские вещи и дал четыре стакана муки, полкило сухого киселя и еще что-то. Я встретил его уже опускающегося с лестницы. Я почему-то запомнил его лицо. Хорошо помню его холеные щеки и светлые глаза. Это, вероятно, был единственный человек, которого мне хотелось убить. И жалею, что я был слишком слаб, чтобы сделать это…»

Дмитрий Сергеевич Лихачев в своих мемуарах пишет:

«Помню, как к нам пришли два спекулянта. Я лежал, дети тоже. В комнате было темно. Она освещалась электрическими батарейками с лампочками от карманного фонарика. Два молодых человека вошли и быстрой скороговоркой стали спрашивать: «Баккара, готовальни, фотоаппараты есть?» Спрашивали и еще что-то. В конце концов что-то у нас купили. Это было в феврале или марте. Они были страшные, как могильные черви. Мы еще шевелились в нашем темном склепе, а они уже приготовились нас жрать».

Дети стали одними из первых жертв воровства и спекуляций в блокадном Ленинграде.

Система воровства и спекуляций в жутких условиях блокады работала безукоризненно и не принимала людей с остатками совести. Случай, от которого стынет кровь, описывает художник Н. В. Лазарева:

«В детской больнице появилось молоко – очень нужный продукт для малышей. В раздаточнике, по которому сестра получает пищу для больных, указывается вес всех блюд и продуктов. Молока полагалось на порцию 75 граммов, но каждый его недоливали граммов на 30. Меня это возмущало, и я не раз заявляла об этом. Вскоре буфетчица мне сказал: «Поговори еще - и вылетишь!» И действительно, я вылетела в чернорабочие, по-тогдашнему – трудармейцы».

Самые низменные человеческие пороки, в том числе отсутствие жалости к детям, проявлялись во всей мрачной красе в ужасах блокадного Ленинграда.

По материалам:
Будни подвига.
Лазарева Н. В. Блокада.
Лихачев Д. С. Воспоминания.
Дети и блокада. Воспоминания, фрагменты дневников, свидетельства очевидцев, документальные материалы.
Пянкевич В. Л. «Одни умирают с голоду, другие наживаются, отнимая у первых последние крохи»: участники рыночной торговли в блокадном Ленинграде // Труды исторического факультета Санкт-Петербургского университета, 2012.

Продолжение следует…

МИЛЛИОНЕРЫ

22 июня 1941 года тысячи питерцев выстроились в очереди возле военкоматов. Но были и другие - те, кто поспешил к продуктовым магазинам. Они запасались сахаром, консервами, мукой, салом, растительным маслом. Но не для того, чтобы прокормиться, а для того, чтобы потом продать все эти запасы или обменять их на золото и драгоценности. За буханку хлеба или банку сгущенного молока спекулянты заламывали астрономические суммы. Горожане считали их едва ли не самыми страшными из преступников, действовавших в Ленинграде в дни блокады. БЛОКАДНОГО ЛЕНИНГРАДА

СЦЕНАРИЙ ЛЕТА 1941-го

Р уководители Ленинграда в первые дни войны были уверены в том, что враг никогда не подойдет к стенам города. К сожалению, события начали развиваться по другому сценарию.

Уже 24 июня, на третий день войны, сотрудники ОБХСС за держали сестер Антиповых. Одна из них натаскала домой больше центнера муки и сахара, десятки банок консервов, сливочное масло - словом, все, что можно было унести из столовой, где она работала шеф-поваром. Ну а вторая притащила домой чуть ли не весь галантерейный магазин, которым заведовала.

Нередко у спекулянтов вместе с ценностями и большими запасами продуктов изымались списки с фамилиями и адресами коммунистов и комсомольцев, членов семей офицеров и бойцов Красной армии. Так что видеть в спекулянтах только людей, которые умеют делать деньги и неинтересуются политикой, - ошибка. Война и блокада это убедительно доказали.

В ОЖИДАНИИ «НОВОГО ПОРЯДКА»

Жители города у
ларька с товарами,
1943 год.

С пекулянты стремились запастись именно золотом и другими ценностями - на тот случай, если в город придут фашисты и установят «новый порядок». Таких людей было немного, и рассматривать их как пятую колонну фашистов нельзя. Но горя они принесли немало. Типичным в этом плане было дело некоего Рукшина и его сообщников.

Особое внимание привлек некий Рубинштейн - оценщик одной из скупок «Ювелирторга». Он умышленно занижал стоимость ювелирных изделий, приносимых на комиссию, в несколько раз, затем сам же их покупал и тут же перепродавал - либо спекулянтам, либо через подставных лиц в ту же скупку или «Торгсин».

Активными помощниками Рубинштейна были Машковцев, Дейч и его сестра Фаина, жена Рукшина. Самому старому члену шайки было 54 года, самому молодому - 34. Все они были выходцами из богатых семей ювелиров. Несмотря на все бури, что пронеслись над страной, эти люди сумели не только сберечь, но даже приумножить свои богатства.

В 1940 году Машковцев оказался по делам службы в Ташкенте. И там он нашел золотое дно - подпольную черную биржу, где можно было купить золотые монеты и другие ценности. Навар от перепродажи купленных в Ташкенте ценностей был такой, что Машковцев бросил работу и полностью переключился на перепродажу золота.

ПРОДУКТЫ НА ВЕС ЗОЛОТА

В городе росло количество преступлений. Все чаще в милицейских сводках мелькала информация о кражах «на рывок» (у людей вырывали сумки с хлебным пайком), об убийствах из-за продуктовых карточек, о грабежах пустых квартир, хозяева которых ушли на фронт или уехали в эвакуацию. Заработал черный рынок.

Оперативники ОБХСС и уголовного розыска быстро взяли Далевского под наблюдение и выяснили, что его особенно интересуют люди, имеющие доллары и фунты стерлингов. Все началось с обычной ревизии в ларьке. Естественно, у Далев ского все было в ажуре - копейка в копейку, никаких излишков...

Далевский не испугался, считая, что это просто плановая проверка, и продолжал работать по сложившейся схеме. Вскоре в его ларьке накопился запас - более центнера продуктов. И вот тут нагрянули сотрудники ОБХСС. Дать какие-то объяснения Далевский не смог. Пришлось сознаваться...

Только изъятые монеты и ювелирные изделия потянули по государственным ценам на сумму боле 300 000 рублей. Почти во столько же были оценены хрусталь, фарфор и картины. О продуктах говорить не стоит - зимой 42-го им в блокадном Ленинграде цены не было.

ФАЛЬШИВЫЕ КАРТОЧКИ

О собое внимание сотрудники милиции уделяли работе карточных бюро. И надо сказать, что в самые трудные дни блокады они работали безупречно. Сюда направляли самых проверенных людей. Однако к карточкам нет-нет да и прорывались нечистоплотные дельцы. Именно такой оказалась заведующая карточным бюро Смольнинского района некая Широкова. Приписывая «мертвые души» и фиктивно уничтожая карточки ленинградцев, уехавших в эвакуацию, эта дамочка сколотила приличный капиталец. При обыске у нее изъяли без малого 100 000 рублей наличными.

Особое внимание было уделено и борьбе с фальшивомонетчиками. Надо сказать, что фальшивых денег в блокадном Ленинграде никто не печатал. На бытовом уровне они практически ничего не значили. А вот продуктовые карточки были в полном смысле слова дороже любой картины из Эрмитажа. К чести ленинградских печатников, которые изготовляли карточки, нужно сказать: ни один комплект из цеха не ушел налево, ни один сотрудник даже не попытался сунуть в карман комплект карточек, хотя у многих родственники умерли с голода. И все же...

Проводы в последний
путь, 1942 год

Невский проспект,
зима 1942 года

Ну а затем - приговор военного трибунала. Судили эту публику без пощады.

АФГАНСКИЙ РИС С МАЛЬЦЕВСКОГО РЫНКА

С амым необычным делом для ленинградской милиции стало дело некоего Каждана и его сообщников. Нити этой истории протянулись от берегов Невы до Афганистана.

Каждан был снабженцем восстановительного поезда №301 и по долгу службы часто выезжал в Ташкент, где находилась основная база снабжения. Ездил он туда в персональном - правда, товарном - вагоне и стоял под погрузкой порою по два-три дня, так как в первую очередь тогда грузили воинские эшелоны. Во время одного из таких перерывов Каждан и познакомился с неким Бурлакой - сотрудником внешнеторговой фирмы, закупавшей продовольствие в Афганистане.

Рис из Афганистана шел тысячами мешков, и Бурлака сумел договориться, чтобы в каждую партию закладывали несколько лишних мешков для него лично. Затем рис продавался на среднеазиатских базарах - как правило, по стакану и по соответствующей цене.

Установили, что рис этот - афганский, до войны его поставляли только для ресторанов Интуриста через Ташкент. Быстро выяснили, какие организации имеют связи с Ташкентом, кто посылает туда в командировку своих сотрудников. Все сошлось на фигуре Каждана.

Фото: Невский проспект. Елисеевский магазин. Коллаж Сергея Ларенкова. Автор соединяет в один снимки блокадного и современного города. Альбом фотореконструкций Сергея Ларенкова "Война: эффект присутствия" вышел к 70-летию полного снятия блокады Ленинграда 14 февраля 2014 12:41 / Политика

Эксперт рассказал о том, кто и как получал продукты в Елисеевском гастрономе, как в осажденный город попадали фрукты и когда ленинградцы перестали умирать от голода

О продуктовом изобилии, которое царило в голодные годы в Елисеевском гастрономе, вызвал огромный резонанс. Не все смогли принять эту правду. Редакцию обвинили в том, что она обманула и старушку ради "жареного факта", а саму Нину Ивановну - в том, что ей на девятом десятке жизни вдруг захотелось земной славы.

"Новая газета" попросила прокомментировать историю, рассказанную Ниной Ивановной, Никиту Андреевича Ломагина, доктора исторических наук, профессора, одного из ведущих современных специалистов по истории блокады, автора книги "Неизвестная блокада".

"Свидетельство пожилой блокадницы чрезвычайно ценно"

Н. Г.: В интервью с блокадницей Ниной Ивановной Спириной, которое мы опубликовали в "Новой", она рассказывает о том, что видела в Елисеевском спецраспределителе, попав туда на работу в 42-м году: фрукты, колбасы, кофе и пр. Она могла это там видеть ?

Н. А. Ломагин : Конечно.

- В это время этих товаров в городе не было ?

Нет, не было

- Она сначала работала ученицей, потом в столе заказов, позже ее перевели во фруктовый отдел. Они находились в одном помещении? Она могла наблюдать все это изобилие, находясь на разных должностях ?

А почему нет? О том, что было внутри спецраспределителя, нигде не написано. В материалах продовольственной комиссии нет таких подробностей. Поэтому свидетельство этой пожилой женщины чрезвычайно ценно. Что там опровергать? Фрукты и овощи завозились в город даже в 42-м году. И в распределителе они были. Ее воспоминания косвенно подтверждаются блокадными документами - дневниками, воспоминаниями, партийными распоряжениями.

Никита Андреевич Ломагин, доктор исторических наук, профессор, один из ведущих современных специалистов по истории блокады, автор книги "Неизвестная блокада". С лекциями о блокаде Ленинграда выступал в Кембриджском, Гарвардском, Питтсбургском, Индианском университетах. Фото с сайта spp.spb.ru

"К магазину было прикреплено несколько сотен человек"

Чтобы расставить все точки над "и", мы показали Никите Андреевичу комментарии читателей и попросили подробнее рассказать о том, кто и как получал продукты в Елисеевском распределителе, каким образом фрукты попадали в осажденный город и когда в Ленинграде закончился голод.

"Речь в статье идет о лете 42-го. А самой страшной зимой 41/42 гг. Елисеевский не работал".

- Работал ли Елисеевский гастроном в годы войны и во время блокады? Были ли периоды, когда он был закрыт?

Н. А. Ломагин : В обычном смысле магазин не работал - он был закрыт. Окна были заколочены, вход с Невского проспекта был закрыт. Поэтому нелепо даже предполагать, что кто-то мог его громить. В закрытом магазине находился спецраспределитель, который работал и осенью 1941 г., и в первую блокадную зиму, и вообще до конца войны. В документах Продовольственной комиссии Военного совета Ленфронта он именовался "Гастроном", иногда "Гастроном № 1". С указанием адреса - Невский пр., 56. Вход был, конечно, не с Невского, а со двора, со стороны Малой Садовой.

Как он работал? Прикрепленные к "Гастроному № 1" лица посещали его в точно определенное время. Нельзя было прийти в любое время. Каждый должен был приходить в указанный час, чтобы не создавалось никаких очередей. Любая очередь могла вызвать напряжение, поэтому, несмотря на то что к магазину было прикреплено несколько сот человек, очередей там не было никогда.

Никто с улицы этот магазин не видел: о его существовании обычные граждане даже не знали. Это был секретный распределитель. Когда Дмитрию Павлову, представителю Государственного комитета обороны по продовольственным вопросам, сказали, что один товарищ ходатайствовал о прикреплении его к спецраспределителю, тот удивился и написал: "А что это такое, товарищ Попков?" Даже он об этом не сразу узнал, находясь в Ленинграде с сентября по декабрь 41-го года!

К слову, у самого Попкова было так называемое литерное питание. Номенклатура его ранга не ходила по магазинам. К спецмагазину были прикреплены крупные ученые, выдающиеся деятели искусства и члены их семей.

Тем же, кто не был прикреплен к спецраспределителю, но получал единовременную поддержку, спецпайки по решению Продкомиссии нарочный доставлял на дом.

"Наша знакомая рассказывает, что на углу Б. Морской и Невского всю блокаду работал "генеральский" гастроном, где продавались деликатесы. И конечно, это было не для нормальных горожан, не для всех" .

- Были ли в блокадном Ленинграде другие распределители для спецконтингента?

Н. А. Ломагин : Нет, по крайней мере документов, подтверждающих существование других таких магазинов, я не видел. Как я уже сказал, в городе было организовано так называемое литерное питание для элиты "первой категории" - нескольких сотен руководителей (военных, высших партийных функционеров, работников руководства Горисполкома и пр.). Да, были столовые и рестораны для очень узкого круга лиц, а распределитель был один - тот самый, на Невском, 56. Больше никаких коммерческих магазинов "с деликатесами" в городе не было. Коммерческая торговля была запрещена в начале сентября 41-го года.

"И за всю блокаду этот магазин ни разу не обнесли, не подломили, не налетели и не разобрали? Трупы ели, а в магазин не заглядывали, хотя все про него знали, так как он спокойно себе работал на углу, даже без охраны из взвода пулеметчиков…"

- Почему голодные жители не взломали двери Елисеевского?

Н. А. Ломагин : Налеты на магазины в блокаду были, об этом сообщалось в сводках УНКВД. Но, как я уже сказал, Елисеевский как магазин не существовал. Была дверь со двора: кто знал - тот заходил.

Работу распределителя организовывали неглупые люди - никаких скоплений народа вокруг него никогда не было. Были созданы списки, влезть в которые было практически невозможно, но о существовании которых знали, конечно, руководители предприятий и учреждений, творческих союзов и т. п., делавшие представления на включения тех или иных лиц в эти списки. Списки пересматривались и утверждались Продкомиссией каждый месяц: ведь кто-то эвакуировался, кто-то, несмотря на улучшение продовольственного положения, умирал. В списки входили доктора наук, заслуженные артисты, известные художники и писатели. Был случай, когда защитивший накануне войны докторскую диссертацию ученый, создатель первых в мире беспилотников, из-за того, что его диссертация не была утверждена, с трудом пробился в заветный список.

"Откуда в блокадном Ленинграде могли взяться фрукты? Ведь их надо было доставить в город и делать это регулярно. На самолете? Хорошо, а дальше, как в город везли, как с аэродрома доставляли?"

- Как в осажденный город попадали продукты для избранных?

Н. А. Ломагин : Во-первых, в городе был запас продуктов, который существовал до войны и находился в специальных холодильниках: копчености, колбаса, сыр, замороженное мясо, а также шоколад, сахар, кофе, чай и др. продтовары длительного хранения. Ясно, что этих товаров не хватило бы на всех, но они были. Во-вторых, было небольшое подсобное хозяйство, где были и коровы, и свиньи, где производилось молоко, а куры несли яйца.

В-третьих, продукты доставляли самолетами. В материалах Продкомиссии есть отчеты - когда, куда и сколько. Продукты привозили на специальную базу НКВД, которая действовала и до войны, и в блокаду, и после войны.

Что до алкоголя, то сухое вино иногда доставалось и простым ленинградцам, а осенью давали еще и остатки пива.

"В принципе, по дневникам особых жалоб на голод с позднего лета 1942 г. нет".

Как менялся рацион обычных жителей? Каким он был весной 1942-го, после января 1943-го, января 1944-го? Когда в Ленинграде перестали умирать от голода?

Н. А. Ломагин : Нет, жалоб было много, народ по-прежнему голодал, смертность снизилась, но она была в три раза выше, чем довоенная. И в дневниках, и в материалах военной цензуры есть сведения о том, что народ был по-прежнему недоволен, несмотря на проведенную эвакуацию нетрудоспособного населения и существенное повышение норм.

В марте 42-го года произошло важное событие - Управление НКВД сообщило Берии, что в городе стали полностью отоваривать карточки. До этого времени карточки не отоваривали полностью, несмотря на все письма и мольбы ленинградцев, - даже те крошечные 125 или 200 грамм в конце ноября - декабре 1941 г. Люди выстаивали в очередях, хлеба не было, а на следующий месяц карточки уже не действовали.

После прорыва блокады стала появляться нормальная еда, например иногда мясо или копчености, - но это носило спонтанный характер. Народ недоедал, но из города смогли вывезти нетрудоспособное население, и смертность снизилась. Однако сказать, что в 43-м году снабжение было полностью восстановлено, - очень большое преувеличение.

"В конце лета 1942 г. в Ленинграде начали коммерческую продажу продуктов сверх норм ".

"Уже после прорыва вполне могли быть и фрукты, и колбасы. А после снятия - разумеется, в главном магазине города их НЕ МОГЛО НЕ БЫТЬ".

- Была ли в Ленинграде возможность купить продукты и где?

Н. А. Ломагин : В августе 1942 года, чтобы бороться со спекуляцией, хотели открыть два магазина по типу торгсинов, где можно было бы обменять золото, платину, драгметаллы на продукты. Проект решения Ленгорисполкома и все необходимые инструкции были подготовлены, но власти испугались. Потому что людей, у которых были эти ценности, было очень мало, а шанс, что эти магазины разграбят, очень велик. Поэтому коммерческой торговли (я говорю не про черный рынок, естественно, а про то, что контролировалось государством) в городе не было.

Попутно возникает вопрос - откуда брались продукты на черном рынке? Очень высок был уровень воровства. Есть документы, которые свидетельствуют, что отделения милиции просто многие закрывали дела, потому что не могли никого найти. Воровство в торгово-распределительной сети было очень большим. К сожалению, почти везде. Начиная с Дороги жизни. Несмотря на обращения в компетентные органы (включая Институт метрологии) с просьбой проверить весы, две трети весов на базах в городе не проходили поверку. Там можно было злоупотреблять. Ну и обвесы, обсчеты.

А еще были не очень хорошие люди, которые, пользуясь служебным положением и тем, что они имели возможность по делу службы летать на Большую землю, привозили продовольствие своим женам, которые подчас здесь занимались спекуляцией. Их было немного, но состояние они себе на этом сделали.

22 апреля 1944 г. Наркомторг принял решение об открытии магазинов и ресторанов Главособторга в гг. Ленинграде и Киеве. Штат магазинов - 10-20 человек в каждом. Но в июле 1944 г. в Ленинграде было проведено совещание в горкоме партии, на котором высказывались сомнения в том, что Особторг будет располагать необходимым ассортиментом товаров. Поэтому он открылся значительно позже, так как продавать было нечего.

"Немедленно вспомнились "очевидцы" с рассказами, как Жданов выкидывал на помойку несъеденные батоны, апельсиновые шкурки и ел ромовые бабы" .

- Ромовые бабы: пекли их или нет в 1942 году? Если да, кто их ел? Жданов?

Н. А. Ломагин : Жданов был больным человеком и излишеств себе позволить не мог. В документах его личной охраны говорилось, что "основной охраняемый" из-за болезни часто находится на даче. Поэтому в истории про связанные с ним выброшенные недоеденные батоны трудно поверить. Кто это мог видеть? Охрана? Действительно, есть дневники, они на Соляном находятся и в бывшем партархиве, где рассказывают о том, как некоторые ленинградцы "питались с помойки". Но в них идет речь о специальных столовых при райкомах и райсоветах. Там оставались испорченные капустные листья, кожура картофельная. Одна девушка, мать которой работала в райсовете, но не принадлежала к номенклатуре, пишет, как они с матерью стремились первыми добраться до того, что выбрасывали. Но нельзя, конечно, на этом примере обобщать и говорить, что это и была стратегия выживания большинства. Конечно нет. В семьях старались делить скудные ресурсы, перераспределяли то, что получали по разным категориям карточек, кому-то удавалось выменять или купить что-то съестное на черном рынке и т. д. К кому-то вырвавшиеся в увольнение или получившие возможность заехать в город с фронта отец или брат приносили спасшие их близких продукты - тушенку, хлеб, сахар.

"Руководители города были совестливыми людьми"

Н. А. Ломагин : По большому счету и Кузнецов, и другие руководители города были достаточно совестливыми людьми. Они многократно говорили своим подчиненным: вы в тепле, накормлены и должны думать о людях; вы должны вкалывать 24 часа, вы должны организовывать работу транспорта, вы должны бороться с воровством.

Цель была у них одна - они не свою шкуру спасали. Когда мы сегодня говорим про эти ромовые бабы, то подразумеваем, что власть ничего не делала. Это не так.

Власть можно обвинять во многом. Что поздно ввели карточную систему, что не проявили настойчивость в эвакуации недееспособного населения, что по Дороге жизни вывозили сначала оборудование, а потом людей. Но напряжение было колоссальным. В горкоме были самоубийства. Секретарь горкома по транспорту Лысенко застрелился потому, что видел: транспорт не справлялся, а Дорога жизни, которую мы сейчас так хвалим, могла спасти больше людей. Координации не было с военными: на тот берег везли много, сюда - существенно меньше. Где-то это все терялось. В Москву отчитывались, что все прибыло, а там спрашивают - почему тогда нормы не повышают? Повышают нормы, а отоварить не могут. И так до бесконечности.

Но даже при всей этой неразберихе невозможно представить, что Смольный должен был бы вымереть от голода. Тогда город бы остался вообще без руководства и был бы хаос.